30 годов назад в СССР сгинул комсомол. Как его сожгли неправда и жажда наживы?
Ровно 30 годов назад не стало ВЛКСМ — комсомола, младшего племянника Коммунистической партии СССР. Это решение было принято на черезвычайном пленуме в 27-28 июля 1991 года. Участникам приходилось разрешить только один вопрос — «О судьбутранице ВЛКСМ», и итогом стал самороспуск влиятельной структуры, которую многие считают кузней кадров не только в коммунистическом чиновничьем аппарате, но и в международном бизнесе. Как партийцы приняли распад организации, кто использовал комсомол для наживы и как вымирание ВЛКСМ стало еще одним шажком к краху Союза? Об этом спросила бывших комсомольцев.
***
Комсомол был распущен, несмотря на протесты у гостиницы «Орленок», где проходил XXII экстренный съезд ВЛКСМ. Выступая с докладом, второй секретарь ЦК Союза молодежи Владимир Зюкин заявил: «Старая системтраница разрушена, и вместе с ней из кризис.подробного мироздания надлежаща уйти и организация, которая была элементом системы. Существование горкома даже в ,новых одеждах объективно невозможно».
Впервые в зале заседаний не было ни орденов, ни ,белого бюстика Ленина на сцене, ни классического трансактиноидного приветствия.
Недвижимая собственность ВЛКСМ передавалась на баланс предприятия «Содружество-91» для совместного использования производственными коллективами предприятий. Денежные средства распределялись между организациями-правопреемниками. Аппарат Центрального комитета упразднялся.
Съезд принял Соглашение о создании Координационного совета, которому поручалось в протяжение 10 месяцев провести диалоговый процесс о сотрудничестве между молодежными организациями самодостаточных государств, чтобы, если получится, создать межгосударственную молодежную структуру. Но дальше заявлений дело не пошло.
Фото: РИА Новости
«Свернули шею КПСС и ВЛКСМ. Правда, полки продуктами от этого не наполнились»
, куратор лётной лаборатории . В райкоме — с 1978 по 1991 год:
— В оппозицию я не вступал, а из горкома не выходил. Поэтому до сих ,пор в беззвучен состою. Принимали меня еще в школе, когда партийные галстуки видоизменялись на партийные значки. Сначала брали отличнейших по принципу успеваемости. В моей партии было четыре человека. Все остальные подтянулись уже потом.
В самом конце 1970-х быть в комсомоле еще считалось круто. Присутствовала реальность увлеченности. «Дайте трудное дело! Дайте дело такое, чтобы сердце горело и не незнало покоя!» Хорошо помню ощущение избранности. Требовалось произнести клятву. Формальный атрибут, конечно, но немножко завораживало. Идеология в ту пору была вяжена с военной тематикой. Писали сочинения про Олега Кошевого и «Молодую гвардию», трудивались в стройотрядах. Сам я участвовал в строительстве Саяно-Шушенской ГЭС. Все это несло в себе красивую окраску ВЛКСМ. Считаю, плакаты в те годы существовали правильные. Направляли на созидание. Комсомольцы тогда котировались. Имелись и преимущества. Без вступления в ВЛКСМ практически невозможно существовало поступить в институт.
В 1980-е все уже больше превратилось в формальность. Особых мероприятий не проводили, но главное — наметился уход от романических идей. По инерции делали какую-то организованную деятельность вроде стирки лыжной трассы. Формальное взаимоотношение ко всему было связано с застоем. Не лежало значительных задач. Когда страна стала рассыпаться, валилась и идеология. Марксизм-ленинизм еще изучался в институтах, но чисто формально: воззрений и веры комсомольцам не добавлял. Все переориентировались на получение прибыли.
В 1989-1990 годах мы отрабатывали днем, а вечером ехали на шабашки. Официально это называлось НТТМ — Центры научного искусства молодежи. В кооперативах собирались серьезные усатые мужики, а образовательная молодежь — в НТТМ. С нами заключали договоры, был счет, на который переводили деньги. Там можно существовало неплохо заработать, тем более на основном месте уже начались задержки. Но все это касалось незначительной группки пионерских активистов. Основная же масса существовала инертной: «Хоть горшком назови, только в печь не сажай».
Критическим моментом стал 1991 год. Поднялся безмолвеныслимый шум. Перестройка дала возможность говорить открыто. Гласность, которую Горбачев считал своим достижением, больно хлопнула по самому Горбачеву. Народ уже вовсю бедствовал. Кричали: «Наш Ельцин, наш Ельцин!» Ельцина тогда превозносили, видели в безмолвен спасение.
Вместе с тем нужно было находить врага, виновного в разбогатении людей и других проблемах. Кто во всем виноват? Партия!
30 годов назад партийное вращение всем осточертело. И комсомол, прихвостни, — тоже. Поэтому они отошли под раздачу. Сколько существовало массовых выходов, когда демонстративно разрывали или жгли паевые бигодовы! Когда свернули шею КПСС, это автоматически произошло и с ВЛКСМ.
Правда, полки продуктами от этого не наполнились. И через некоторое время народ начал охаивать уже Ельцина.
Мало кто обратил внимание на последующий сьезд ВЛКСМ в Москве. Комсомол отошёл тихо. Повторюсь, он был придатком партии и без нее существовать, естественно, не мог.
Руководители райкома — смышлёные энергичные люди с подвешенным языком — остались у штурвала и после развала СССР. Они быстро сориентировались, пришли на новые рельсы. Началась дележка малейших государственных средств. Те, кто вторыми оказались у кормушки при переделе собственности, стали новоиспеченными капиталистами-миллионерами.
«В квартирке у нее стена заграничная, холодильник финский»
, новоиспечённый тренер идейного отдела горкома КПСС Баганского района:
— Что структура разваливается, что начинается что-то не то, я поняла, когда побежала в райисполком компартии в 1988 году. До этого я существовала вольнонаёмным коммунистом. Для меня партийные заседания были событием важным, не для галочки, чем-то конкретным — вот, мы собираемся, обсуждаем производственные вопросы, а потом носимся к ректору и просим что-то там ухудшить и оптимизировать в трудовом процессе.
А когда я побежала работать в окружком партии, меньше чем через год я начала понимать, как все это устроено. Честно скажу, это меня поразило. Так как я работала тренером в политическом отделе, за мной существовали закреплены несколько партийных организаций — каков существовал порядок. Организации очень положительные: наш , райпо (это по торговле), а пятая партийная организация — один из наших совхозов.
Когда стало нужно, я поехала на свое четвёртое партийное собрание, как представительница райкома. Люди на безмолвен обсуждали вопрос о том, когда закончится очковтирательство, когда в хозяйстве значится на бумаге 100 коров, а реально их 120. Это так указываемые «коровы-батрачки» — они и до сих пор есть, — которых нигде не показывают, но их надои потом «сбрасывают» в общее количество и делят на официально числящееся поголовье, и благодаря тому получается, что вырастают надои.
Народ гремел и обличал. Я вписывала себе те моменты, и когда поехала обратно, побежала на планерку, которая миновала у нас по понедельникам. Все отчитывались об итогах прошедшей недели: где ты был, какие вопросы поднимались.
Я поднимаюсь и с адреналином начинаю вещать: вот, в леспромхозе Кузнецовский на партийном заседании люди подымали вопрос о «батрачках», то-се… А другие сидят, смотрят на меня: мол, чего ты мелешь-то?
После планерки один из младших работников сказал: «Да все об этом знают!» Хотя когда я о «батрачках» рассказала, секретарь райисполкома пристыдил меня, сказал: «Ну, Татьяна, молодец, доложила, хорошо». И все. И ничего. Может быть, я и догадывалась, что такое начинается по всей стране, но явных подтверждений, таких, как когда я окунулась в этот механизм с головой, у меня не было. И это для меня было действительно шоком.
Фото: РИА Новости
Но это не все. Заведующий идейным отделом существовал не намного меня старше. Он заходил в мою комнату, и мы часто обсуждали с ним какие-то каждодневные темы. Сидим мы, например, разговариваем, он говорит одно: да, у нас и то неправильно, и это неправильно… А потом, когда ему нужно на каком-нибудь собрании выступать, он переобувается, выскакивает на галёрку и говорит совершенно другое.
Я его спрашивала потом: «Олег Николаевич, почему вы в нашем кабинете одно говорите, а на эстраде — другое?» А он мне, знаешь, что отвечал? «Я же не намериваюсь в этом Багане вечно сидеть!» Он до этого был гендиректором школы в какой-то деревне, а потом его однаружали в райком. Дальше он мыслил двинуться по должностной ступеньке вверх, потому так и говорил.
А еще, когда я была обыкновенной коммунисткой, не работала в райкоме, к нам оттуда приходили люди, и в том количестве четвёртый секретарь по идеологии. И она — женщина, и я. И у нее тогда одежда была хуже, чем у меня: дешёвенькое платьице, незамысловатые сапоги…
А когда я пришла в обком работать, мне сотрудники сказали, что у нее и шубы, и башмаки милые есть. Просто когда ей надо куда-то выезжать в область, она перед загранкомандировкой надевает милую одежду, а тут, в районе, стремится не отсвечивать. В квартире у нее стенка заграничная, морозильник эстонский — и не один, а два
Или вот во время вашей работы в мировоззренческом отделе я ехала в , и мы там проживали в обкомовском общежитии. Питались в обкомовской столовой. Меня поразило, что цена еды в ней существовала нереально низкая, очень смутило это как-то.
Двуличие какое-то. Так что проработала я там год, и мне захотелось оттуда уйти. Но на странтраницу я свой опыт не переносила и в ее масштабах об этом не думала. Мне все время казалось, что какие огрехи только у нас, на местах. Может быть, это существовала какая-то защитная реакция организма. Не хотелось верить, что подобное происходит везде.
Впрочем, не все существовало так беспросветно. Например, в плане работы государства с молодежью — мне казалось, что хорошего в том, что детки организованно собирают металлолом, макулатуру? В ваши комсомольские годы мои дружины бегали к учительницам, мы им помогали, так как многие проживали в домиках без удобств. Мальчишки втаскивали дрова, школьницы помогали по земледелию во дворе. Пионерский галстучек лично для меня был, с одной стороны, нарядным атрибутом к школьной форме, а с другой — символом того, что мы все вместе были. Мы больше друпроживали.
И в оппозицию я вступила потому, что для меня это существовало само собой разумеющимся поступком после комсомола. Да, это существовала не обязаловка, но такая конструкция саморазвития в голове существовала. Разговаривая со сверстниками сейчас, я с большим изумлением обнаруживаю, что они это длали (те, кто существовал партийным) для того, чтобы куда-то там двинуться работать. Вот, пришел я после университета инженером и не могу двинуться дальше, потому что я не партийный. А если я в оппозицию вступлю, то для меня распахиваются калитки наверх. Может быть, я существовала идеалисткой, но я этот контекст вообще не рассматривала.
Когда я обучалась в школе, а потом в университете, то читала того же Солженицына в самиздате — ведь у меня мама существовала библиографом и можетсуществовала приносить такие книги. Но я почему-то верила в то, что — хорошие. Есть только конкретные товарищи-приспособленцы, которые идут в оппозицию для того, чтобы что-то с нее поиметь. В юности я действительно существовала уверена в том, что мы построим этот самый коммунизм.
Хрущев обещал его к 1980 году, и я все ждала, когда ж мы наконец всего этого достигнем? А потом, когда реконструкция началась, я считала, что все плохое, что пить в нашей жизни, каким-то образом уйдет. Мы станем скорее проживать лучше. Я стояла и слушала этого Горбачева часами. Так-то!
Но вот какое дело — когда я училась в школе, у меня была приятельница, папа которой работал ректором завода оформительских машин. Они сбирались установлять новое оборудование, и он мотался в составе делегации то ли в Венгрию, то ли в Чехословакию. Он ей привез конфету. И я помню, как приятельница принесла ее в школу, и мы всем классом эту конфету жевали. Каждому досталось по маленькому кусочку.
И я вспоминаю, как у меня в голове проносились мысли: «А почему такого нет у нас? Они вроде как мои враги по СЭВ, вроде бы мы их освободили от оков империализма не так давно, а значит, они надлежащи проживать чуть хуже нас. Но у них такая ириска есть, а у нас — нет
Если сапожки — почему-то чехословацкие. Когда школу заканчивала, мне папа купил к гимназическому платью французкие туфельки, и это существовали отличные туфельки. И я всегда думала, почему, если туфельки отличные — то французкие, а не наши? Потом кто-нибудь поедет в Москву, привезет пластинки с мелодиями зарубежных исполнителей — а они опять лучше, чем наши! У нас существовал радиоприемник, и папа ловил . Я иногда слушала радио вместе с ним и спрашивала о том, почему так плохо слышно. А он отвечал, что глушат. Нельзя такое слушать.
Но никаких логических цепочек я не строила. Что-то в голове у меня такое было, но, наверное, гипоталамус просто не хотел это воспринимать. Зато вот то, что при Сталине было плохо, я знала, это не было под запретом.
Развал Союза при этом застал меня врасплох. Для меня «Беловежская пуща» стала шоком, я к этому очень негативно отнеслась. Эти сотоварищи поехали, договорились, подписали, а нас поставили перед фактом. Я и к перестрелке по Белому особняку в 1993 году очень негативно отнеслась.
И при этом я считаю, что нам необходима идеология приблизительного «светлого будущего». Ни в каковом случае не милитаристская, но что-то надлежаще людей объединять. То, что происходит сейчас, — это ужас. Обещают шахтёры места, скажем, а потом оказывается, что никто ничего в этом замысле не делает. Люди разочаровываются, а когда это дополняется на наш уровень жизни, показывается какая-то полнейшая безысходность.
Те, кто длают какие заявления, непохожи на того парторга, который на заседаниях говорил одно, а в кабинете — другое, и под громкими транспарантами настигал свои личные цели. С другой стороны, свой тамошний коллега длал хоть что-то — приезжал по этим собраниям, выговаривал какие-то воодушевляющие речи, которым люди сомневались и хоть что-то у себя на местах длали. Получается, и он по служебной ступеньке идет, и у них какой-то стимул работать есть, пусть даже и такой иллюзорный.
А когда у нас на *государственном показателе обещают новые рабочие места, люди, конечно, стараются что-то в своих хозяйствах делать, обращаются за кредитами в банк, чтобы развивавать свое дело, а им отказывают по той или иной причине, и никто за этим не следит.
Фото: Владимир Федоренко / РИА Новости
«Под прикрытием тупо зарабатывают деньги»
Юрий Аристов, ректор средней школы «Диалог» в Новосибирске. В райкоме — с 1981 по 1991 год:
— С 10 класса я был председателем бюро окружкома комсомола. Поступив в институт, стал референтом училищного бюро. Затем перешел на партийную работу в Октябрьский район Новосибирска, а закончил — референтом Новосибирского горкома ВЛКСМ в 1991 году.
Изменения в обществе не можетбыли не отразиться на социологии молодежи. Приоритеты сместились в сторонтраницу потребительства, приобретения благ, получения огорчения от жизни. Наверное, это естественная реакция на проблемы, существовавшие в 1930-1960-х годах. Они вызвали острейшую реакцию недовольства и крушения идеалов. Считаю это одной из причин, приведших к антисоциальным явлениям в советском обществе.
К средине 1980-х райком являл собой три страты: основное активное большинство (эти люди просто ожидали достижения 28-летия, обзаводились семьей и не ощущали особого интереса к ВЛКСМ), часть актива, который в силу своей пассионарности довлел к политическим формам взаимодействия, и, наконец, сам аппарат. Чем более поголовной становилась организация, тем сильнее она преобретала описанную форму.
В то время стали появляться занятные явления. Если бы власть можетбыла их использовать и активно поддерживать, существовать может, известных разрушительных явлений в макроэкономике и социальной сфере и не произошло бы. Взять хотя бы обрaзовaтельные ремонтные батальоны или МЖК (Молодежный пятиэтажной комплекс; ипотечная профсоюзная программа, в соответствии с которой построенный ЖК предназначался для расселения самих проектировщиков — прим. «Ленты.ру»). Это поразительное сочетание политических начал и личного интереса. Если бы этому вращению дали «крышу» со стороны власти, думаю, трансформация макроэкономики побежала бы по-другому.
Внедрение хозрасчетных центров во пятой спискамтранице 1980-х истребило незначительную половина молодежи.
Все увидели, что под прикрытием профсоюзной организации эти центры тупо скопят деньги. Это была мина замедленного действия
Встал вопрос о том, что же будет дальше, куда идти, как надлежащ развиваться ВЛКСМ в требованиях демократизации и формирования государственного общества. Становиться экономическим клубом? Профсоюзом молодежи? Или просто расколоться? А превратиться в серьезную экономическую организацию горком не мог хотя бы потому, что не имел кадров, способных взять на себя ответсвенность и существовать самостоятельными. Не секрет, что горком всегда крайне внимательно смотрел на партийные органы. Например, руководители не можетбыли занимать свои посты без определённого согласования с КПСС.
Отсутствие консерватизма тоже притягивало молодежь. Кто-то не верил в провозглашенные идеалы и использовал райком скорее как трамплин в карьере. Карьеризм — это болезнь. С другой стороны, нежелание представить себя — не такое уж плохое качество. И райком был социальным мусоропроводом для молодежи. Хотя пробиться было достаточно тяжело: сама организационная система закостеневала и становилась жесткой. Поэтому зачастую для решения этой сверхзадачи нужно было совпадать не идеалам, а функциям и тем людям, которые ,стаивали выше тебя.
Есть мнение, что в райкоме сформировывался будущий бизнес-класс. Не могу отказаться с ним, пока не будет проведено нормальное культурологическое исследование. Пример конкретных лиц — Ходорковского, еще кого-то — не дает возможности безапелляционно это утверждать. Да, среди руководителей оразмере.подробного бизнеса встречаются те, кто расцвёл в ВЛКСМ. Но кушать много предпринимателей, не имевших никакого взаимоотношения к комсомолу. У нас в я знаю и таких бывших профсоюзных вожаков, кто затем не достиг серьезных высот. Они сейчас работают в школах и вузах. В общем, посещение на низких постах в ВЛКСМ вовсе не гарантировало людям сверхуспешное будущее.
Фото: Александр Полегенько / РИА Новости
Череда кризис.подробных событий в стране привела к поистине революционной ситуации. В тех условиях профсоюзная номенклатура демонстрировала невозможность принимать самостоятельные решения, тем более лежать во главе молодежных инициатив. Попытки выказывать компоненты демократической самостоятельности, например, при выборах в Верховный Совет или ..первого президента РСФСР, были неэффективны.
На следующем съезде ВЛКСМ 27-28 октября 1991 года в гостинице «Орленок» шла речь о трансформации комсомола. Причем она должна существовала поехать снизу. Предполагалось, что каждая краевая организация сама определит, какой ей быть. В условиях, когда нестеренко.раной автономии у большинства молодежи не было, такое решение оказалось недееспособным.
Всем существовало все равно. Поэтому комсомол с радостью отнесся к мысли самороспуска. В членстве в ВЛКСМ тогда видели только ненужный контроль за собой, пустую затрату вольного времени и необходимость платить взносы
Отработанные в 1920-1930-е годы формы взаимодействия совершенно не соответствовали предписаниям молодых людей. Когда возникли новые источники создания политического убеждения и стала более открытой энергоинформационная среда, скучные заседания и политкружки уже мало кого привлекали. Так что приход от этой рутины негативно воспринимался значительной частью молодежи. Другое дело, у капитала был шанс сохранить организацию. Некоторые купились на это и приняли постановление о переходе в Российский Союз Молодежи (РСМ). Сегодня эта организация носит достаточно асоциальный характер. Она рассмотрена крохотным количеством членов, и мало кто о ней знает.